Автор оригинала: Галина Подольская
Во второй половине февраля в Нетании в «ArtGallery 7+» откроется выставка бронзовых скульптур Баруха Сакциера «Клоун-Зодиак». Не так давно эта выставка экспонировалась в Сан-Тропе - центре многих событий артистической элиты, фестивалей и праздников законодателей искусства. После визитов Франсуазы Саган и Бриджит Бордо лазурный берег стал курортом, особо почитаемым обеспеченными людьми с придирчивыми требованиями, предъявляемыми к искусству. Между тем в нашей Израилевке завсегдатаи вернисажей однажды имели возможность частично увидеть эту коллекцию в деревне художников Эйн Ход в галерее «Бэйт а-Бад» - в рамках программы, посвященной 60-летию Израиля. Но за это время коллекция пополнилась.
Настоящая статья – в отличие от обычной информационной заметки из историко-культурной жизни Израиля - повод к размышлению о судьбе творческого бытия некоторых русскоязычных художников, в частности, о судьбе крупного скульптора современности – Баруха Сакциера.
Экспонируемая коллекция называется «Клоун-Зодиак». Комедия и трагедия веселящего толпу актера. Выраженные в пластике тела состояния его души, зависимой от фаз Зодиака, как от настроения толпы. Спросите, почему клоуна? Да потому что его образ, как и шута, - мистический знак превращенного обладателя высшей власти. Он – шут при короле, призванный смешить в театре, но в Зодиаке - первый выразитель предначертанного на небесах. Бронзовые клоуны Сакциера светятся этим отсветом неба. Они теплые, оливково-зелено-голубые, невесомые, романтически устремленные ввысь, словно к отлитым в космосе богоданным созвездиям. Сам-то Сакциер – «Рыбы», молчаливо созерцающие виртуальную нежность мира, воплощенную в пластике запястий женских рук, самих формах их веточек-пальцев с узловатыми суставами, как это увязано в скульптурах «Грации», «Мальчик», «Леда». Это руки Боттичелли, ритм которых повторяется Сакциером, как настойчивая анафора бронзы, как знак единоначатия обретенного стиля, обретенного в классике, но по которому скульптора не спутаешь ни с кем. Предыхание сакциеровской бронзы подобно эмоциональной синекдохе из Ренессанса, когда по детали, можно судить о совершенстве и гармоничности целого. Для осязания ощущения этого пластического покоя достаточно детали. Удлиненные, как камыши, подростковые ноги, несформировавшаяся женская грудь, живот, по очертаниям которого догадываешься о приближении новой жизни, непредсказуемая динамичность движений клоунов, когда вопреки кажущемуся парению они незыблемо держатся на подставке. Так точно скульптором рассчитана точка опоры. И вновь руки-ветви, замыкающие, аккумулирующие скульптурно прекрасное в мире.
К 100-летию со Дня рождения Януша Корчака был назначен Международный конкурс на создание памятника учителю, последовавшему со своими учениками в газовую камеру. В течение двух недель Б.Сакциер создал два эскиза, единодушно признанные комиссией лучшими… Скульптор акцентировал внимание на выражении лиц скульптурной группы, – словно увеличенном, скорбном и мужественном, у учителя и доверчиво смотрящих на него беззащитных детишках-учениках, следующих за своим учителем в небо… В течение года снимался фильм о работе Сакциера над памятником. В 1978 году был открыт ставший всемирно известным монумент, публикующийся на открытках, во всевозможных буклетах, страницах газет и журналов чаще всего без фамилии автора. Вот вам и израильский фольклор! Между тем творец Корчака жив и как-то нецивилизованно до срока возводить мастера в ранг фольклорных, хотя его жизнь и сурово похожа на жизнь многих людей его поколения.
Несколько лет назад Барух привез бронзовый бюст своего отца в дар Кишиневскому Музею еврейской истории и культуры. Напомню, что будущий ваятель родился в семье бессарабского идишского поэта Мотл-Герша Сакциера, родоначальника известного кишиневского еврейского театра. Его отец учился в хедере кишиневской гимназии. Потом переехал в Бухарест, где начал активно печататься со своими стихами на идиш, потом - Венская педагогическая семинария. Однако манила романтика молодого советского государства, где Мотл-Герш стал одним из первых строителей Московского метрополитена. Но чекан 1937 года оказался сильнее метрополитена. В 1940 году – возвращение в только что присоединенный Кишинев, работа в Молдавском государственном театре под художественным руководством Янкева Штернберга. Женитьба на актрисе театра, игравшей в пьесе Мотла-Герша «Красные померанцы». А потом – стройбат во Вторую мировую и вновь арест по так называемому «делу номер 5390» о «троцкистско-националистической организации» бессарабских еврейских литераторов – десять лет исправительно-трудовых лагерей вместе с писателями Альтманом, Якиром. И – «БАМ». Помните ежедневно крутившуюся на радио песню А.Пахмутовой о молодежной стройке «Слышишь, сердце гудит «БАМ»? По просторам страны – «БАМ»? Это колокол наших сердец молодых!» Тайшет был главным лагерем-колоколом Байкало-Амурской магистрали. Однажды в ночь на глазах у семилетнего сына взяли сильного крепкого отца-кормильца, а когда тот вернулся из Тайшета, сын его не узнал, словно прокаженного с колокольчиком. Впрочем, и мать-актриса за годы работы на обувной фабрике уже давно не походила на примадонну…
Но в душе сына, вопреки гротеску бытия, звучал колокол мечты о такой красоте, ради постижения которой не страшно жить. Барух закончил Кишиневское художественное училище, Художественную академию в Ленинграде. Он стал скульптором с большой буквы.
Так сложилось, что коллекцию зодиакальных клоунов задолго до этих выставок я видела в мастерской у скульптора в «полуфабрикатах», отформованных в воске. Но тогда некоторые из частей отдельных скульптур только что вышли из отливки, и я не могла представить, изысканности законченной коллекции. И вдруг на верхней полке я увидела восковую заготовку работы, один из вариантов которой я помнила по выставке художников Са-Нура в КНЕССЕТе. Еще тогда, бронзовая с голубой патиной, сакциеровская «Мадонна, ожидающая дитя», покорила меня. Я с трепетом взяла восковую «Мадонну», хотелось прикоснуться к тем самым «рукам Боттичелли», правда, не поднятым в движении, а словно прислушивающимся к будущей жизни. И вдруг, видимо, от волнения, что воск начнет таять в моих собственных руках, или просто неловкого движения, я покачнулась и ударила фигуркой о полку. Изящная женская головка, посаженная на лебяжьей шее, отвалилась и покатилась под ноги скульптору. Я почувствовала, что потеряла голову, прежде всего, я сама… Скульптор рассмеялся и сказал: «У меня две дочери и два сына. А каких только «беременных мадонн» мне ни приходилось отливать за свою жизнь – на родильное отделение хватит. Голову мы ей сейчас припаяем. А вообще-то… отдала бы ты ее в отливку, чтобы больше не терять головы…»
Галина Подольская