М.Шагал: метапоэмы мечты

Автор оригинала: Галина Подольская

 

 

 

1. Метапоэмы
 Марк Шагал - один из крупнейших художников ХХ столетия, едва ли не самый популярный в Израиле.
 Он родился в Витебске, был старшим из девяти детей. И природа одарила его по старшинству. Техника рисунка и живописная система художника предельно гармонично вместили школу русского и французского искусства начала ХХ столетия.
 Картины Шагала – они, как метапоэмы с особым поэтическим кодом, побуждающим к поэтическому сотворчеству. Стремление осмыслить живопись «словом» невольно прочитывается и в живописи, поскольку сам художник - автор лирических стихотворений на русском, идиш, французском. При этом многие из эссе Шагала стали чутким ключом к пониманию его же картин, переплавивших привычное и обыденное в амальгаму совершенства.
 Есть ли в истории искусства аналогии Шагалу? Для меня – это Габриэль Гарсия Маркес - столь же великий мастер психологического и образно-стилистического синтеза фантастического и реалистического в мире. Полет Рамедиас Прекрасной, возносящейся на простынях в небо, из «Ста лет одиночества» родственен ангелоподобным влюбленным Шагала, парящим над всеми штеттлами Вселенной в хлюпающих ботинках и ничем не примечательных одеждах.
2.Интуиция подростка
 Будучи подростком и в упор не понимая Маркеса, я интуитивно ощутила  архитипическую общность этих двух очень разных авторов, впервые увидев картины Шагала в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина на экспонируемой в начале 1970-х годов выставке шагаловских работ. Художественные измерения писателя и живописца словно сами собою неожиданно вступили в символические сращения, в которых слились миф и Библия, седое средневековье и нестареющий Ренессанс, барокко и искания современного модернизма, наконец, Божественное и Земное. Такова потребность человеческого сознания познать себя и свою историю – от истоков бытия до неведомого космоса, потребность вместить эти представления в особое художественное время, которое в какой-то момент переходит в субъективную парадигму.
 Шли годы, но это первое впечатление не исчезло, а даже укоренилось, как здоровая интуиция, нередко приравнивающая в подсознательных ощущениях подростка и зрелого художника. Оно не исчезло и тогда, когда от альбомов и репродукций уже здесь, в Израиле, я познакомилась с коллекцией Шагала в Музее Израиля, Тель-Авивском музее изобразительных искусств, выставкой из частных собраний. Более того, теперь, спустя годы, я даже нашла свой собственный ответ, почему роман Маркеса «Сто лет одиночества» в моем сознании столь крепко связался с Шагалом?
 Что в сущности такое «Сто лет одиночества»? Зарождение, история и гибель рода «одиноких людей», сметенных с лица земли последним вихрем в момент превращения «земли обетованной» в развратный Вавилон. Стоически так, но эмоционально? Эмоционально – на пути к желанию не быть одинокими, на пути к потребности - быть любимыми, на пути к мечте, даруемой вечностью. Этот единственно удовлетворявший меня метакод открыл апогей человеческого желания – не быть одинокими.
 Картины Шагала - метапоэмы, сокращающие эстетическую дистанцию между зрителем и художником, странные утопии, способные к оборачиваемости и ставшие в моем воображении собственной жизнью...
3. Вечность как мечта
Так было в юности далекой…
В зелено-синем полусне,
Мечтой заветной и высокой
Ты в душу залетел ко мне.
И ток пронзительною дрожью
По пальцам робко пробежал,
Когда в хамсинном бездорожье
Ты снов цветных мне пожелал.
А позже подарил картины,
Где средь сирени голубой
И бело-розовых жасминов
Я лепестком лечу с тобой.
Лечу, лечу, страшась проснуться,
Чтобы с мечтой не разминуться…
*
Ты мне никто, мой друг невинный,
Но как-то связан ты с судьбой,
Коль на шагаловских картинах
Лечу с тобой!
Но как Шагал узнал об этом,
Меня с тобой нарисовав?
Лечу и не боюсь рассвета!
Художник прав...
Лишь тяготенье душ при взлете
Вне притяжения земли,
Мы – миру вопреки – в полете
Своей любви…
Мечта отважней и крылатей
Земных объятий…
*
Сирень бубонная, жасмины
И маков воспаленный жар.
Их огнедышащий пожар
Меня зомбирует с картины…
Мистифицируют цветы
Своею охрою тревожной,
И блеск червонный красоты
Больней мечты о невозможном…
И лишь готический собор
На синедольном дальнем плане
Нас защищает всем в укор
В зловеще-шелковом тумане,
Что нет нам места на земле:
Мы – на картине в синей мгле…
4. На пути в «Сто лет одиночества»
 
  Метафора полета, внушающая свое этическое понимание мира, в котором добро борется со злом и, конечно же, побеждает в эстетически новом качестве, пронизанном грустью постижения бытия. А потом подстегнутое художественным воображением сознание возвращается к изначальности мира - в те самые времена,  когда поэзия и проза мыслились неразрывными, а мечта и действительность казались единым целым. Просто каждому из нас уготованы свои утопии, чреватые опасными превращениями реальности, в которой мы сами - надломленные и отломанные кусочки мирового бытия.
 Как быть человечеству со своим воображением? Полноценна ли его жизнь без мечты? Риторические вопросы и для Шагала остаются риторическими, а потому каждый продолжает искать этот ответ в себе - искать, как потерянный кусочек шагаловской вечности.
 Картины Шагала – мои метапоэмы… Поэзия словно сдерживается уздой «повествовательного мазка» живописца, запечатлевшего неведомое «вечное знание» очеловеке вообще и обо мне тоже, - влетающей в свои «Сто лет одиночества» как в самую недосягаемую на свете мечту.
Мечта отважней и крылатей
Земных объятий.

Анонсы

С уважением к своему читателю
Галина Подольская