Страсти по медузе

Арабская поликлиника «Шейх Джирах» называется  так
лишь по инерции. Лет пять – шесть назад, во время второй интифады, ее перевели в нашу больницу из Восточного Иерусалима. Даже не выделив здание, а поселив «временно» в уютный «караван» (так называют в
Израиле жилые вагончики).  Вот и стоит наш белый караван посреди пышного розария, за которым бережно  ухаживает больничный садовник. Нависающие над розарием старые рожковые деревья дают прохладную тень ожидающим на лавочках арабским пациентам.

«Салям алейкум» - «алейкум ассалям» - здороваемся на входе.
Утренний ритуал не занимает много времени. Нажать на кнопку электрического чайника, наполнить кипятком с «кафе шахор» и сукразитом одноразовый стаканчик, просмотреть на столе стопку зеленых «тиким» (амбулаторных карт), проверить, не забыл ли ручку и врачебную печать.Всё. Можно начинать прием. Ан не тут-то было.

Когда секретарь поликлиники Фатхия входит в кабинет, попыхивая своей тонкой сигареткой, и начинает открывать – закрывать оконную фрамугу напротив, это значит, что она хочет что-то попросить.

Мелкими глотками пью обжигающий, но ароматный кофе. Молчу. Наконец Фатхия заканчивает свои манипуляции с окном и поворачивается ко мне:
- ДоктУр...

- Да, имрами.

- Тут такой случай. Моя личная просьба.
Надо сказать, что «личная просьба» Фатхии еще ни о чем не говорит. У нее любая просьба – личная.

- Тут пришел один наш старый больной, он три года как не показывался. Примите его, прошу.

- Он Ваш родственник или знакомый?

- Нет! – Фатхия смотрит на меня удивленно, - просто мне его жалко.
- Ну конечно, имрами,  это же наша работа.

Положив на столешницу еще один зеленый тик, имрами, пыхнув сигаретой, вышла в коридор и что-то громко сказала по арабски.

В дверь протиснулся невысокого роста, небритый, неряшливо одетый человек лет сорока с заплаканными глазами.
Разговор не удавался ни на иврите, ни на арабском, хотя пытались оба.

Мой арабский еще не столь высок, чтобы поддерживать длительную беседу. А Гасан (так его звали) еще и плачкал навзрыд.
Положение спасла Надя – наша социальная работница. Молодая улыбчивая женщина, в длинном платье и типичном арабском платке, Надя - само воплощение вежливости и уважительности.
За обязательным «киф халек?» (как дела?), вызвавшим у пациента новый приступ плача, начался расспрос.
Если пересказать историю Гасана в двух словах, получается довольно обычная  картина. Сорок лет, женат, отец нескольких детей, не работает. Получив в наследство солидный керамический бизнес, живет на немалые проценты от прибыли.

Болен лет десять, несколько раз госпитализировался в нашу больницу в состоянии мании и идеями величия. Тяжелый сердечный больной – перенес несколько операций шунтирования, пользуется искусственным водителем ритма(пейсмейкером). Три года назад прекратил посещение психиатра, но продолжаает принимать выписанные ему лекарства – покупает без рецептов и скидок в арабской поликлинике.
В кабинет тем временем, вежливо постучавшись, входит высокий элегантный мужчина с аккуратно стриженной шевелюрой. Белая рубаха и черный галстук сразу наводят на мысль – арабский адвокат. Так и оказалось. Испросив разрешения присутствовать, адвокат Гасана, слушая его рассказ, вежливо кивает, как бы подтверждая – всё сказанное
правда.
Надя переводит почти синхронно. Но слово «медуза» я узнаю и без нее.

- Гасан говорит, что вчера у него умерла медуза. Он ее 7 лет в аквариуме растил. Она была ему как дочь. Он любил смотреть, как медуза  фосфорицирует  -  совсем как луна, как медленно поднимается и опускается в аквариуме.

Вчера её кошка задрала, - на полном серьезе рассказывает Надя. И продолжает:

- Вечером Гасан ездил в Бат-Ям, к морю, думал, что медуза в море оживет. Но она не проснулась (так и переводит). Тогда Гасан с медузой пошел в прибрежный ресторан и устроил поминки. Потратил много денег. А сегодня приехал к нам за помощью. Охрана не пустила

Гасана с медузой на территорию.
Вообще-то, я заядлый аквариумист. И в России, и в Иерусалиме несколько лет водил большой аквариум, но когда красноухие черепашки поели всех моих «туки» (рыб – попугаев), решил отказаться от этих забот.
Особое удовольствие – морской аквариум. Но вот о содержании медуз, признаюсь, до сего дня ничего не слышал.
Не долго думая, я «прогуглил» вопрос по компьютеру. Ну да, есть такое дело. Но очень дорогостоящее и хлопотное. Большой аквариум без углов, строгое содержание соли, направления подводных  течений,  особая подсветка, корма. Да и не доживают медузы до 7 лет ...
Гасан продолжал ронять слезы, попутно упомянув о своих кошках (их у него четыре), огромном удаве, канарейках и волнистых попугайчиках, и снова о медузе ...
- Гасан, а не посмотреть ли нам на твою медузу? – спросил я. Нет, ну правда, интересно же. В моем понимании любая медуза должна растаять за несколько часов, а не то что за полтора суток.

Выйдя из каравана, наш маленький «караван» прошел через розарий и проходную. Гасан обогнул подкову металлоискателя ( нельзя, пейсмейкер может изменить ритм), взял в руки лежащий у забора сверток.
Мертвая «луна» распласталась на мятой газете с арабской вязью букв и фотографией шейха Насраллы.
Безжизненный сероватый студень  размером с общепитовскую тарелку сочился водой.

Гасан  смотрел на меня карими жалобными глазами, протягивая на ладонях  мертвую Аурелию*.  Слезы стекали по его небритым щекам к подбородку и медленно падали на когда-то бывший лунным диск медузы.

---
Вернувшись в караван, мы говорили и оба пришли к выводу, что медуза, умирая, не страдала. Ведь у нее нет мозга. А если Гасан хочет впредь не терять друзей – животных, ему лучше завести черепах или какаду.

Гасан, однако, сомневался в выборе. Ведь черепахи или какаду, пережив хозяина, тоже будут скучать и плакать. А Гасан не хочет доставлять им боль ...

=======

Aureliaaurita (Linnaeus, 1758) — вид сцифоидных отряда дискомедуз

(Semaeostomeae). Известна

также, как лунная медуза. Населяет воды морей умеренных и тропических

поясов, практически по всему Мировому океану. Средний диаметр купола

20-40 см.