Автор оригинала: Галина Подольская
ГОРОД МИРА
Камень – противоположность песку и пыли, символ прочности и надежности бытия. В нем – примирение с самим собою и основа созидания.
Человечество сложило немало легенд о камне: во всем мире где-нибудь кто-нибудь и когда-нибудь непременно «окаменел». Но сейчас это ровным счетом ничего не значит, потому что независимо от легендарной ауры камней, есть наш «Бейт-Эль» – Иерусалим. И камнинашего города – говорящие камни времени… Рука архитектора подарила им динамику художественного движения – музыку формы.
Город мира засыпает,
Эха улочек слышны...
И столетия пронзает
Архитектор старины.
Минареты и соборы
Древней музыкой манят –
«Каменеющей» для взоров –
Примиряющей в камнях.
Эта музыка застывшая,
Как божественный концерт
С базиликами охрипшими
От седых пророчеств лет.
Сон навязчиво-простой –
Город мира золотой.
КОРАЛЛОВЫЙ ЗВЕРИНЕЦ
Человечество всегда тяготело к идолопоклонничеству. При этом предметом культа нередко становились камни – греческий омфалос, Черный камень в Пессине, метеорит Кааба в Мекке.
Видно, есть в камнях нечто притягательное, какая-то тайна. Ею не владеешь (она – тайна), но без нее уже не можешь жить, ибо за ней – прикосновение к неведомому миру, который ты сам для себя выбрал или придумал…
Бог знает, на каком «блошином рынке» я купила фигурки зверей из белого камня, привезенные, по утверждению продававшего их индуса, с острова в Индийском океане. Они никак не вписывались в интерьер советской квартиры, поэтому всегда лежали в моей сумке с прочим ненужным хламом. Но выбросить их – не поднималась рука. Так я и привезла их в Израиль и почему-то даже нашла им видное место в своем новом жилище. Теперь мой «коралловый зверинец», мирно расположился на комоде. И вот однажды я вдруг почувствовала, что «каменные зверята», словно сами собою, стали «младшими братьями» белого камня Иерусалима – города, с которым я связала свою судьбу.
Есть в океане Индийском остров –
Белых кораллов и черных камней.
Здесь изумрудные волны у плеса
Рвутся, смеются и катят ко мне.
Здесь под водой расцветают кораллы:
Белые розы пучины морской
Можешь сорвать, но до огненно-алой
Ты не дотянешься алчной рукой.
Сколки кораллов, как нежность-небрежность,
Выплеснет прочь индианка-волна.
И ты увидишь зверят белоснежных,
Что станут греться на смуглых камнях.
Вот медвежонок с пористой спинкой,
Белый слоненок, и белый щенок,
Белый жирафик, белая свинка
И... белогривый единорог.
Что ж, «городские» открою вам дали:
Призрачно-белый Иерусалим –
Радости город и город печали –
Тот, что надеждой и верой храним.
Здесь поселю вас на Бен-Иегуда,
«Чудо-зверинец» индийских кровей,
Младшие братья белого чуда –
Иерушалаима – «камня камней».
Камень его белолоб, белоснежен,
Как танахический древний герой,
Он и возвышен, он и мятежен,
И за меньших своих братьев – горой.
Здесь ничего вам бояться не надо,
Даже беспечных еврейских ребят.
Кумушки-звери, белые чада,
Вас защитит бело-облачный град.
ПРАДЕТСТВО
Иерусалим – гармония противоположностей, соединение несоединимого, когда, казалось бы, точек соприкосновения в принципе нет. В благородстве его камня совместились сознательное и бессознательное, словно мужское и женское начала.
А за окошком – снова муадзин,
И птичьи голоса сквозь сон стучатся
И почему-то разорвать боятся
Мираж, в котором только ты один –
Иерусалим! Не будь ничьей виною!
Не ты ль эпохи в здания слагал
И из руин неверья поднимал,
Безмолвьем камня – Западной Стеною?
И в тех моленьях я была с тобой,
И крылья голубиные растила,
Чтоб улететь в Небесный город твой,
Чей отсвет в твоем камне полюбила,
Иерусалим, мой каменный Давид,
Молчит, молчит, молчит…
Но – вопреки каменному молчанию – «Бейт-Эль» остается прадетством иудаизма, в котором продолжают жить наши предки, освободившиеся от страстей и желаний.
Они глядят на нас с портретов
Сквозь серо-бурый сердолик,
Сквозь халцедоновые лета
Семитский сохранив язык,
Премудрости священных книг
И мир, что ломок, как тростник...
Прадеды и прабабки наши –
Весь мир в сардониксовой чаше.
Так в Иудее называли сердоликовую чашу, привезенную евреями из Греции. Они верили, что в солнечных прожилках сардоникса – то, что умиротворяет душу…
В том камне – тайна Иерусалима –
Непогрешима…
Однако гармоническая неторопливость вечности не помешала человечеству однажды усомниться в мудрости камня. Может ли молчаливое красноречие соперничать с бренным языком? И вот иудеи начали делать каллиграфические надписи, словно пытаясь обрести примирение с собою.
Открыта каллиграфии страница…
Сияет огнедышащий гранат –
Пылает –
И Закон еврейский длится,
И обрезанья праведный обряд,
И строй высокий «Музыки Этерна»,
Что очищает от неверной скверны.
Мы живы –
Коль Закон еврейский длится...
Живей живых мы стали во сто крат…
Пылает каллиграфии страница
И на талите – огненный гранат.
ИСЦЕЛЕНИЕ
Иерусалимский камень – краеугольный в судьбе человечества.
Камень – вечность и сновидение,
Камень – прочность и изменение,
Камень твой, Иерусалим.
Камень – тело, прикосновение,
Камень – дух, и камень – моление,
Камень твой, он не опалим.
Камень – смерть, отдохновение.
Камень – жизнь, смятенье, сомнение,
Очищение от проказ.
Камень – музыка, ритм, движение,
Вулканическое извержение,
Камень – стоп: исцеление нас…
Э П И Л О Г
Неожиданнокакая-то пылинка попала мне в глаз. По привычке я начала «шарить» в сумке в поисках носового платка. И вдруг мои пальцы наткнулись на кораллового единорожка, видимо, отчаянно желавшего остаться моим камушком-талисманом даже в столице Иерусалимского камня. Я ощутила гладкое «каменное тельце» и инстинктивно улыбнулась, словно приветствуя своего маленького друга. Пылинка выпала.
– Что бы я делала без тебя, малыш? Ты и впрямь мой целитель!
Спят серебряные улицы.
Словно отпрыски весны,
Не волнуются, не хмурятся.
Окна глаз ясны, как сны.
Дышит мой Иерусалим,
Палевый – от света лунного, –
И бессмертен и раним,
В ритме камня вечно юного.
И единорожек тоже спит...
И секрет синагог.
Ты всегда – в облаках,
Где единственный Бог…
Каббалистика зрит
В глубине твоих глаз.
И, как солнце, горит
Камня фас и анфас…
Невесомый на вес!
Ты паришь до небес!
Цфат - город Воздуха…