Автор оригинала: Григорий Подольский
(И.Левитан. Половодье)
Долгие часы ночных дежурств располагают к общению. Сидя в удобном кресле, гоняя чаи с дежурной медсестрой, мы неторопливо беседовали «за жизнь». Передо мной сидела симпатичная казашка средних лет, моя землячка – астраханка, волею судеб оказавшаяся в Святом Иерусалиме. Знал я ее как человека сложившегося, любящего и уважающего его историю, традиции и людей, с которыми приходится жить и работать.
Неожиданно медсестра расплакалась и попросила: «Доктор, можно я поделюсь с Вами. Так тяжело мне, снятся и снятся эти проклятые сны о детстве… А было ли оно, мое детство?»
По ее рассказу я написал свой. Но это быль…
1.
Толстячок - ПАЗик насмешливо мигнул огоньком поворотника и свернул за угол к Красному мосту. Запыхавшаяся Альфия резко остановилась. Ну вот... Она так мечтала об этом дне, так мечтала... Усевшись прямо на тротуар, девочка заплакала навзрыд. Еще не установившееся от бега дыхание делало всхлипы громче, а крупные, как горошины, слезы, отрывались от щек и падали на асфальт.
«Все из-заэтого шнурка – всегда развязывается, когда не надо!" - мелькала в голове мысль, - "За год учебы в интернате шнурки завязывать не научилась. Ну и что теперь? Возвращаться? А мама с папой? Они же ждать будут..."
Тут над головой рыдающей девочки раздался зычный женский голос:
- Че ревешь-то? Вставай...
Подняв полные слез глаза, Альфия увидела перед собой необъятную фигуру казашки, смотрящей на нее строго, но с хитринкой. Обветренное ее лицо и узкие щели глаз чем-то напоминали маму. Трусиха Альфия пискнула:
- На автобус опоздала.
- Ну, опоздала и опоздала. Иди домой. Завтра уедешь.
- Так домой же...
- А где ты живешь?
Альфия назвала небольшое казахское сельцо, расположенное всего в 14 километрах от райцентра.
- Вот оно как... А я и сама из тех краев. Ладно...
Вздохнув, казашка засунула руку под выглядывающий из-под платья лифчик, пошебуршила меж необъятных грудей и вытащила на свет серый засаленный носовой платок, завязанный узелком. Кряхтя, развязала его.
- Вот тебе на "Ракету", - сказала она и протянула Альфие зеленую трешку, - А это -еще три копейки – на трамвай.
Алины слезы мгновенно высохли, оставив после себя потеки на щеках. Девчурка не верила своему счастью, а казашка уже казалась ей доброй феей.
Всего один раз в жизни ездила Альфия на речной "Ракете", и то с мамой, из областного центра в районный. Да и трешка была для нее суммой просто огромной. Родители один раз передавали ей рубль на конфеты, и деньги эти сберегались Альфией долго и тратились медленно, по копеечке. То газировку без сиропа из автомата попьет, то мороженное за 13 копеек купит.
- Спасибо, - не веря своему счастью, тихо вымолвила Альфия.
- Беги вон, твой трамвай подходит, - протрубила басом казашка и взялась за свои баулы.
- Спаси..и ..бо..- еще раз, но уже во весь голос крикнула Альфия, вскакивая на ступени подошедшего "кругового".
Гармошечная дверь трамвая захлопнулась, прищемив концами резиновых створок подол платья девочки. Тренькнул звонок и колеса загромыхали по рельсам в сторону рынка «Большие Исады».
За год учебы в интернате Альфия научилась ездить на трамвае. Знала она и то, что если не купить билет, она будет называться "зайцем". Подойдя к обшарпанному компостеру, девочка бросила в прорезь трехкопеечную монетку и потянула на себя рычажок. Компостер, кренькнув, выплюнул наружу голубой билетик.
Присев на дощатое сиденье, девочка задумалась.
- Какая хорошая фея, - произнесла она вслух, но тут же покраснела от взгляда сидевшего напротив человека в шляпе.
Настроение было замечательным. Альфия даже не подумала, как будет вечером добираться от районного центра до своего села.
Шмыгнув носом, путешественница стала считать цифры на трамвайном билете. Получилось – счастливый. Подумала удовлетворенно: "Когда выйду на моей остановке, нужно обязательно его съесть..."
Семнадцатая пристань встретила Альфию трубным гудением отходящих теплоходов. Играли оркестры, люди толпились у поручней отваливающих от пристани кораблей и махали платками остающимся на берегу родственникам.
Торопливо взойдя на дебаркадер, малышка привстала на цыпочки перед кассой и протянула трешку кассирше.
- Один до Володаровки.
Получив билет и полтора рубля сдачи, купила за 22 копейки «Ленинградское» мороженое и взошла по сходням на речную «Ракету». Примостившись у квадратного иллюминатора, посмотрела на реку, уже вышедшую из берегов. Подумалось: «У нас ведь тоже так».
"Ракета" казалась ей похожей на плавающий огурец, только не зеленый, а белый. А она в этом огурце – как маленькое семячко.
Мотор заурчал, стенки судна завибрировали. Отвалив от пристани, «Ракета» приподнялась на своих подводных крыльях и плавно заскользила по воде. Мимо проплыли Трусовский мост, затопленный до макушек деревьев пляж, деревянные домики на обрывистом берегу Волги… Девочка в последний раз всхлипнула, как будто прощаясь со своими безутешными рыданиями, удобно устроилась в кресле и закрыла глаза.
Семьи казахов многодетны. Девятилетняя Альфия, четвертая по счету в семье, практически не знала детства. До прошлого года она еще толком не умела носить нормальную обувь, не имела представления о газе, центральном отоплении и водопроводе, не видела городских туалетов. До первых холодов девочка, как и другие дети, ходила босиком, только в зиму надевая старенькие башмаки из кона (толстой кожи, обработанной кустарным способом).
Спали дети на земляном полу, укрываясь кошмой, по соседству со скотом.
Отец ее работал рыбаком, а мать – дояркой. Дед, закончивший в свое время медресе в Уфе, был муллой и знал арабский язык. По вечерам он усаживал внучек вокруг себя и читал что-то на непонятном Альфие, гортанном восточном языке. Тогда в мазанке становилось тепло и уютно, язычок керосиновой лампы подмигивал, качал серые тени на стенах, и малыши были по-настоящему счастливы.
А рано-рано утром сосед – муэдзин выходил на улицу и чарующей, громкой мелодией своего голоса созывал сельчан на молитву.
Когда дед умер, из областного центра приехал дядька в чалме и забрал весь сундук дедовых арабских книг.
Чтобы прожить в селе, нужно трудиться круглый год. Всем – от мала до велика.
Каждой весной дети садились вокруг казанов, заполненных свежезасоленной воблой и нанизывали на толстую аллюминиевую проволоку чалки по 10 штук , протыкая ее сквозь рыбьи глаза. Рыба была холодной, мокрой, соль больно разъедала мелкие ранки на ладонях детишек. Чалки с рыбой вешались на вешала, которых было десятки, сотни...
Летом, после того, как сходила вода от полузатопленных паводком домов – детвора месила глину, маленькими ладошками замазывая появившиеся за год в земляном полу неровности и ямки . Без конца приходилось носить воду из речки в огромные казаны, чистить их, помогать маме стирать и собирать урожай в поле.
Альфия помнила эту нескончаемую пустынную жару и жажду по дороге на работу. Ей все время хотелось пить! Когда детям становилось совсем невмоготу, мама снимала свой белый головной платок, окунала его в "копытце" (коровий след) и выжимала прямо в сложенные ковшиком ладошки малышей. Вода эта неприятно пахла коровьим навозом, тиной, была мутной и невкусной. Но жажда на время проходила...
ПО осени все копали картошку, ходили собирать яблоки-падалицы и груши – дички в заброшенных садах.
Зимой же, снарядив телегу, отец брал Альфию и сестер за дровами. Ближайший лесок находился километров за десять от села. Ехали степью, и поземка, казалось, вымораживала детишек до костей.
Потом маленький ростом, но жилистый отец без устали рубил подлесок , а сестры, в том числе и Альфия, таскали дрова на телегу. Это было тяжело... Обратно почти всю дорогу дети плелись за возом, потому что сидеть на нем было опасно – дрова скатывались вниз и можно было больно упасть….
Девочка открыла глаза и взглянула на воду. Солнце уже клонилось к закату и малиновая дорожка от него, казалось, протянулась прямо к их «Ракете». Вода вокруг разливалась чуть ли не до горизонта. Альфия никогда не видела моря, хотя и жила недалеко от Каспия. Но знала о нем по рассказам отца. Подумалось: "Как море"... Глаза вновь слипались... Под гул мотора так хорошо спится.
…. Альфия шла по убранному кукурузному полю. Вчера здесь прошел комбайн, а сегодня можно поискать недособранные им початки. Кукурузные пеньки ранили девочке ноги, но она шла, шла, укладывая покрытые зелеными листьями початки в подол платья....
Два года назад в соседнем селе умерла многодетная казашка. Муж ее пьяница – тракторист, за пару лет до того утонул в Волге, каким-то невообразимым образом упав в холодную воду с парома. Сиротами осталось пятеро детей. Но так уж принято у казахов - брать на воспитание детей умерших родственников.
Как-то вечером отец приехал домой и привез с собой девочку. Ей было тогда восемь лет, а Альфие еще семь.
- Это Фатима. Она будет вашей сестрой, - скупо сказал отец детям и ушел в дом.
Новая родственница была мала ростом, очень смуглая, с глазами - щелками. А еще – Фатима была страшной грубиянкой, она знала такие нехорошие слова, что Альфия до этого слыхом не слыхивала. Фатима могла отпустить словцо даже отцу или матери. Но родители Альфии сироту никогда не трогали, хотя своим родным чадам нередко и отпускали подзатыльники.
В селе была маленькая начальная школа. Старый казах – учитель был мудр и добр. Зимой, приходя в класс, Альфия неизменно обнимала серебристую теплую печку и стояла... стояла. А учитель улыбался, ждал когда девочка согреется и все не начинал урок...
Училась она хорошо и к концу первого года уже умела читать и писать и по-русски и по-казахски, хотя и не понимала значения многих русских слов.
Была Альфия худенькая, мелкая, в отца, но с роскошными, черными как у матери волосами и красивыми раскосыми глазами – маслинами.. Ей не надоедало учиться, слушать и слушать тихий голос учителя, но говорить при нем, даже по казахски, она долго стеснялась. Отвечала всегда правильно, но почти шепотом.
Год назад в конце лета мама позвала Альфию в дом и, водрузив на свой седловидный нос огромные очки со сломаной дужкой, завела разговор.
- Альфия, - сказала она, - Ты знаешь, что мы живем очень бедно, нашей семье трудно. Мы взяли дочку умершей Шолпан. Теперь мы отправляем Фатиму в областной центр, в интернат, учиться. Мы хотим, чтобы ты поехала с ней. Вы погодки, и ты такая способная к наукам. Вместе вам будет легче.
Альфия сначала не вполне поняла, в чем дело. Она уже дважды была в областном центре и ей там нравилось. Белый Кремль, асфальтовые улицы, красивый магазин с причудливым названием "Шарлау" с выставленными в витринах конфетами и уложенным в спирали шоколадом "Аленка" .
А в местном сельпо продавали только водку, черствый ржаной хлеб, серые ломаные трубки макарон, консервы «Бычки в томате» и засахаренные конфеты – подушечки.
Через три дня детей отправляли в город. Только тут начала понимать Альфия, что оставляет свой дом и родных надолго, если не навсегда. Когда настало время уезжать, она плакала, цеплялась за ручку двери, не хотела садиться в телегу. Но отец, дав ей подзатыльник своей небольшой с виду, но костистой и сильной ладонью, прикрикнул строго: «Замолчи!» И этого хватило. Сразу умолкнув, Альфия покорно залезла на телегу. Сестра Фатима сидела рядом на краю телеги и беззаботно болтала ногами, сплевывая небрежно на дорогу кожуру подсолнечника .
Альфия уже не плакала, сидела молча, сгорбившись как старуха, вплоть до самого райцентра. Так же покорно села и в автобус.
Отец привез девочек в город и передал с рук на руки воспитателю школы интерната номер два.
За год он приехал к детям всего один раз. С оказией. Привозил в областной «Рыболовпотребсоюз» документы из своей артели. Отец пришел утром, взял Альфию в город часа на три. Фатима отказалась идти. Папа купил ей мороженое, посидели на лавочке в Братском садике. Но какая же радость это была для Альфии! Отец говорил мало, в основном слушал ее щебет, положив натруженную руку на головку девочки. Напоследок – дал ей один рубль, поцеловал в макушку и заспешил на автовокзал.
В многодетных казахских семьях родители не часто балуют детей лаской и любовью. Так уж …
С тех пор прошло более полгода. Альфия очень соскучилась по дому, по маме, по сестрам, которых так давно не видела. А еще по своей реке, и по этой голой степи,и по лошадям и домашним животным. Ей, с трудом привыкавшей к городской пище, нестерпимо хотелось выпить айрана с куртом, оторвать пузо от жирной воблы и сунуть в рот соленую очищенную спинку.
И вот, наконец-то – Альфия возвращается домой - на летние каникулы. Фатима не захотела ехать, ведь приемная семья так и осталась для нее чужой.
«Ракета» замедлила ход, опустилась "брюхом" на воду и пришвартовалась, легко тыркнувшись боком в старые покрышки причала. Альфия открыла глаза. Все, пора, приехали.
Ступив на дощатые сходни, девочка оглянулась вокруг. Несколько попутчиков торопливо сошли на берег и зашагали по своим делам.
Смеркалось, солнце уже практически ушло за горизонт. Маленькая, тощая казахская девчонка в "инкубаторском" клетчатом платье с отложным воротничком, нитяных коричневых колготках, желтых ботинках со снова развязавшимся шнурком, с сумкой из мешковины в руке, стояла и растерянно оглядывалась по сторонам.
Что делать дальше? Ее ведь никто не встречает, а до дома аж 14 километров по грейдеру. Да и как на него выйти, на этот грейдер? Райцентр Альфия почти не знала.
К глазам снова стали подступать слезы.
Сойдя со сходней на берег, она понуро поплелась по уходящей вглубь поселка единственной асфальтированной улице.
Впереди замигала и загорелась лампочка на деревянном коричневом фонаре. Девочка подняла взгляд от земли и вдруг, каким-то краевым зрением, заметила смутно знакомую фигуру, удалявшуюся от нее по переулку. Кричать Альфия боялась, но бросилась со всех ног догонять удалявшегося человека, узнав его. Это был односельчанин - пожилой кривоногий казах, которого звали, кажется, Равшан. Равшан слыл человеком недобрым, замкнутым. Сейчас он размеренно шагал по улице, шаркая своими керзачами, и один раз даже оглянулся, но даже заметив девочку, ничуть не сбавил шаг.
Она же почти бежала, стараясь не отстать от односельчанина, зная, что тот точно направляется в село.
Так оно и было. Равшан вышел к грейдеру, насыпанному почти по прямой линии и ведущему точно к селу Альфии.
Здесь её везение кончилось. Опять подвел злосчастный шнурок. Она наступила на него, упала и ободрала об острые камушки коленку. К падениям, впрочем, ей было не привыкать. Эти колени, все в цыпках, были к тому же испещрены царапинами разной давности и даже одним глубоким шрамом от пореза.
Закусив губу, Альфия присела на корточки и крепко-накрепко завязала на узел шнурки обоих ботинок, твердо решив не плакать. Она же уже большая. Вот, одна домой приехала.
Поднявшись, посмотрела вперед и уже не увидела в надвинувшейся темноте спины Равшана.
Девочке предстоял еще долгий и одинокий путь. Ночи она не боялась – сколько таких ночей провели они в степи с сестрами и родителями.
Погода стояла на удивление теплая, луна хорошо освещала грейдер. Оставалось одно – идти вперед.
Вытащив из сумки приготовленный ей "на дорожку" поварихой интерната бутерброд с рыбной котлетой, Альфия быстро сжевала его и бодро зашагала по грейдеру, напевая по-русски: "Вместе весело шагать по просторам...."
2-й городской интернат принял новенькую нормально, как, впрочем, принимал всех новеньких. Коллектив преподавателей был многонациональным – русские, украинцы. Их воспитательница Роза Львовна была еврейкой, а Ринат Файзиевич - директор – татарин. Обо всем этом Альфия, конечно, знать еще не могла, но видела, что кроме нее и сводной сестры казахов не было.
Разговорный русский язык девочка понимала плохо, хотяуже умела писать и читать.
В своем втором классе она была самой маленькой по росту и по возрасту. Стесняясь же, она еще больше сжималась в комок и горбилась, сидела тихо, как мышка. Со стороны казалось, что она хочет забиться под парту. На обращения к ней учителей Альфия отмалчивалась, большей частью не понимая, что от нее хотят.
Роза Львовна, полная красивая воспитательница с карими на выкате глазами, в первый же день стала помогать Альфие, давая ей возможность привыкнуть к новой обстановке. Усадила за первую парту и все время смотрела, как у новенькой получаются задания.
- А ты молодец, - сказала она ей вскоре. Дальнейшую фразу девочка не поняла, но счастливо улыбалась.
Роза Львовна быстро смекнула, что Альфия плохо понимает русский язык и занималась с ней дополнительно вечерами, была очень отзывчивой и терпеливой.
Через месяц девочка уже могла бы неплохо объясняться по-русски, но по-прежнему стеснялась сверстников, слыла тихоней и слабачкой. Обижать ее не обижали, но при случае могли просто закидать "липучками" во дворе, колючки которых плохо отчищались с одежды, а тело неприятно чесалось.
*******
Полои подступали прямо к грейдеру, вода разлилась далеко-далеко, почти до горизонта, и только темная ниточка дороги звала и звала девочку вперед. Она знала, что сейчас в полоях много разной рыбы, при желании ее можно глушить, ловить острогой, а когда вода начнет сходить – просто выбирать руками. То и дело с обеих сторон слышались всплески, серебрились спинки выскочившей из воды рыбешки – мелочи.
Отец никогда не ловил в полоях, считая это браконьерством. Когда вода спадала, всем сельцом ходили "спасать рыбу", перетаскивая ее вручную из пересыхающих луж в реку.
Грейдер горбатился перед ней, и местами струйки воды начали переливаться с одной его стороны на другую. В ботинках у Альфии захлюпало.
Неожиданно проснулся страх. Она увидела, что вместе с водой серебристыми полосками дорогу переползают змеи. Их было много – много.Извиваясь, змеи достигали кромки грейдера и соскальзывали в воду. В свете луны картина была завораживающе-жуткой.
Немного успокоившись, девочка вспомнила - отец как-то говорил ей, что это всево лишь ужи и бояться их нечего.
Стараясь ненароком не наступить на змею, отважная путешественница снова двинулась в путь.
*************
Самой большой проблемой Альфии, была пожалуй,не учеба, не русский язык и не надоедливые "липучки". Привыкший к своеобразной казахской степной еде, ее желудок никак не соглашался переходить на городскую пищу. Болел живот, девочку часто тошнило и рвало, она стала терять в весе, превратившись в настоящую былинку. Через месяц-второй боли и рвота прекратились, но ела она по-прежнему мало и без аппетита.
Еще одной бедой Альфии оказались подземные переходы. П-образное, красного кирпича здание интерната было по ее понятиям просто огромным. Переходы между корпусами пролегали под землей. Были они все одинаково серыми и просто ужасающими. Воспитанная на степных просторах, Альфия с первого раза почувствовала страх замкнутого пространства, с трудом пройдя этот темный без окон тоннель. В дальнейшем она всегда старалась идти за кем-то из ребят, чтобы не так бояться и не заблудиться.
Прошел год. Девочка уже свободно говорила по-русски, предметы в школе давались ей легко, но она по-прежнему оставалась очень стеснительной. Ходила всегда сгорбившись, съежившись сидела за партой. Подруг у нее так и не появилось.
Альфие нравилась интернатская одежда. Теплая, удобная, чистая. Но у всех одинаковая. В интернате не надо было ходить босиком, потому что каждому ученику выдавали обувь.
Иногда она выходила на улицу Яблочкова и пешком доходила до самых Больших Исад. Мимо громыхали трамваи, проносились автобусы, машины иногда цокала копытами лошадь, запряженная в телегу. Тогда Альфия вспоминала дом.
На базаре "Большие Исады" торговки казашки и татарки угощали ее сладостями с прилавка, иногда даже перепадало красное яблоко или горсть урюка.
Так прошел целый год. И вот, она едет домой…
Начало светать… Вдалеке замерцали редкие огоньки ее родного села. Временами девочка брела уже по колено в воде. Ноги устали, замерзли, но хорошо ощущали жесткий каменистый грунт грейдера.
Взошло солнце. Дорога пошла под гору, уже были видны крыши знакомых домов. Казалось, до них было совсем близко. Но перед ней уже расстилалась нескончаемая водная гладь. Село оказалось полузатоплено паводком, и добраться до него можно было только на лодке.
Родительский дом стоял первым – такой знакомый и близкий. Альфия привстала на цыпочки, замахала руками и стала кричать: «Эй! Кто-нибудь!» Она точно знала, что в этот ранний люди уже не спят.
Минут через десять из-за дома выплыла лодка. Отец греб на веслах, быстро и споро. И вот уже его сильные руки берут девочку за хрупкую талию и под коленки, осторожно усаживая на скамью.
На дне шлюпки хлюпает черная вода, мерно скрипят уключины, а маленькая мужественная казахская девочка Альфия уже крепко спит, опустив черноволосую головку на папины колени. Спит и счастливо улыбается во сне.
Наконец-то - дома…