Что со мною происходит? Я верю в какое-то чудо.
То, что в сказках читал, стало подлинной жизнью моею.
Тень волшебного мира за мною шагает повсюду,
И я знаю, что жить по-другому уже не сумею.
Так восклицает герой пьесы «Золотой горшок».
Это то самое ощущение, которое чувствуешь, прочитав книгу пьес и либретто Виктора Гина (Иерусалим, 2010 г.). Романтизм на острие. Романтические герои. Романтические ситуации. Красивые, с описанием действия, стилизованные под байронические поэмы стихи – легкие, с чистыми и полнозвучными рифмами. Стиль, оправданный для воплощения избранных сюжетов.
Вышла в свет книга иерусалимского поэта и драматурга Виктора Гина, весьма любопытная для широкого читателя, особенно для поклонников театра, - пьесы и либретто по мотивам произведений Лиона Фейхтвангера, Эрнста Теодора Амадея Гофмана, Стефана Цвейга, Леонида Андреева.
Известно, что далеко не каждое повествовательное произведение естественно ложится в пьесу. Что-то теряется, но и обретает новые повороты. Описательность утрачивается или переходит в диалоги. В результате смещаются акценты. В итоге появляется новое художественное произведение – по мотивам. В этой связи книга пьес В.Гина представляет интерес с разных сторон. И вот почему. Написанные им пьесы – это не инсценировки собственной прозы, а пьесы по мотивам классики – авторов разных, в разной степени поддающихся сценической интерпретации.
Итак, сказки Гофмана, прямо скажем, материал для сцены благодатный, проторенный, психологически востребованный, как часть культурного бытия, впитанного с «Щелкунчиком». И пусть третий век работает на его имя (1776-1822 гг.)! Тем выше заданная драматургу планка. Пьеса Виктора Гина «Золотой горшок» - редкая удача. Меняются стихотворные ритмы. Диалоги чередуются с камерным хором веток бузины. Сказочный мир высокого романтизма, отряхнувшись от обыденности, предстает невообразимо прекрасным. Пьеса эстетически созвучна Гофману-капельмейстеру, тяготевшему к самым разнообразным формам и ритмам стиха, к оперному мышлению. В.Гин вводит образ сказочника, который в конце сказки неожиданно включается в диалог со своими героями - прием не новый, но сценически верный в художественной канве сказки как жанра. «Золотой горшок» - одна из самых романтических немецких сказок, с который замысловато переплелись черты фольклорных сказок с характерным для немецких романтиков мистицизмом. Это созвучно современному сценическому представлению о сказке. Будучи создателем первой романтической оперы «Ундина», многие произведения строил как музыкальные. «Золотой горшок» - не исключение. Неслучайно Гофман разделяет его не на главы, а на авентюры, а построение сюжета выстраивает по законом сонатной формы. Трудно утверждать наверняка, почему Гофман не оставил сценической версии сказки. Но дело не в этом. Сценичность заложена в самом тексте Гофмана, поэтому пьеса по мотивам этого произведения воспринимается естественно. Более того, то, что она написана В.Гином не самыми современными стихами, работает лишь на пользу сценическому тексту. Это придает ему словно временную отстранненость, ощущение сказочности, хотя какие-то моменты повествовательности, как мне показалось, для пьесы-сказки излишне дидактичны. Но, учитывая, что они, как итог, собраны в развязке действия, и то, что главная аудитория пьесы – детская, возможно, это и оправдано с точки зрения понимания сюжета.
Хорошо лег в пьесу и один из сюжетов «Испанской баллады» Лиона Фейхтвангера – «Альфонсо и Ракель». Сюжет «Еврейки из Толедо», как нередко называют «Испанскую балладу», давно связывается в нашем сознании с представлением о зарубежной классике. Роман Л. Фейхтвангера и впрямь звучит балладой не только из-за поэтических строф, синтезирующих содержание, но по самой последовательности музыкальных проведений-повторов, повторов-посылов к читателю. Поэтическая повесть о любви на фоне исторических событий средневековой Испании времен правления кастильского короля Альфонсо захватывает, оставляя ощущение неизъяснимой печали. Все это делает текст романа Л. Фейхтвангера мысленно ориентирующим на сцену. Пьеса Гина хорошо построена как оперное либретто (а начало так-таки и напоминает либретто оперы Ф.Галеви «Жидовка, дочь кардинала»). Впрочем, со сцены моления в еврейской общине может начинаться какое угодно произведение, воскрешающее страницы конкретной эпохи.
Противоречивые ощущения вызвала у меня пьеса «Амок» по мотивам С. Цвейга. Поначалу не получалось мысленно перевести текст новеллы (без предпосылок к стихотворной интерпретации, как, скажем, в «Испанской балладе») в строфику романтической баллады Дж.Г.Байрона. Впрочем, экзальтированность и экспрессивность, заложенные С.Цвейгом в характерах героев новеллы, сродни поступкам персонажей романтических поэм.
Замечателен сценарий мюзикла по роману Леонида Андреева «Дневник Сатаны». В своей зонг-драме В.Гин опирается на дневниковые заметки Андреева о воплощении Сатаны в теле человека. Преждевременная смерть писателя-экспрессиониста не позволила ему завершить роман, оборвав сюжет едва ли не на самом интересном месте… Философские размышления Л. Андреева о порочности человека сегодня актуальнее, чем когда-либо. Композиционно сценарий В. Гина объединен зонгами барда, что характерно для утвердившейся формы рок-опер (в России зонг-опер). После зонга «Песня Черта» В.Гин дает зонги-состояния («Тревога», «Я - любовь»), зонги-портреты «Дрессировщик» («Люди только в искренность верят, потому что люди – не звери»), зонги-действия («Меняю» и т.д.), подводя к экспресивному зонгу-мосту в современность - «К ответу!»:
В каком-то государстве свищут пули,
И вянет чья-то жизнь во цвете лет.
Кого-то очень подло обманули,
И мы об этом знаем из газет.
Но сытый голодранцу не товарищ,
И что нам незнакомая беда:
Ведь запах неувиденных пожарищ
Нам не щекочет ноздри никогда.
Как прочно ты и я сидим на стуле
И смотрим телевизорный рассказ.
Кого-то очень подло обманули,
Но это ведь кого-то, а не нас.
И завершающая строфа пьесы:
Суровый наш век на добро и на зло разделен,
Непросто шагать по канату непрочного века.
Спроси у себя, на какой ты из этих сторон:
Способен ли ты сохранить на земле человека?
Способен ли ты сохранить сам в себе человека?!
Вот она современность.
Книгу пьес В.Гина отличает романтический запал. Она легко читается. В ремарках обозначены все сцены, которые так и стоят перед глазами. Читаешь, и хочется дочитать.
И если читателю близок жанр романтических пьес-поэм, то новая книга В.Гина, несомненно, доставит такое удовольствие.
В декабре 2010 года В.Гин удостоин Премии имени Давида Самойлова Союза писателей Израиля за книгу «Пьесы. Либретто».